О ситуации в экономике

Когда в прошлый раз, год назад, говорили о том, каковы наши планы и как мы будем двигаться в направлении выхода из кризиса, какие перспективы мы перед собой видим, мы, зная, к сожалению, о большой зависимости нашей экономики от внешнеэкономических факторов и главным образом от цен на традиционные товары нашего экспорта: нефть, газ, их производные, на химические товары, удобрения - все это считается в конечном итоге от нефти и газа в значительной степени, - исходили из того, что средняя цена на "Брент", на нефть нашу, будет 100 долларов за баррель.

Это было в начале 2014 года. Мы из этой цифры все остальное считали: и макроэкономику, и доходы, и расходы, и поддержку социальной сферы, и поддержку экономики и, соответственно, минэкономразвития выстраивало в зависимости от этих всех параметров и планы развития в конце прошлого года. А в конце этого года мы уже были вынуждены все пересчитывать, даже в прошлом году, в конце были вынуждены все пересчитывать, потому что цена упала в два раза, не в какие-то проценты, а в два раза: была сто долларов за баррель, а стала пятьдесят.

Мы посчитали бюджет следующего года как раз из этой цифры, это очень оптимистичная сегодня оценка - 50 долларов за баррель. Но сейчас сколько она уже - тридцать восемь? Поэтому мы вынуждены будем, наверное, и здесь что-то корректировать.

Вместе с тем я все-таки воспользуюсь тогда вашим вопросом, для того чтобы показать, к чему мы пришли.

Да, конечно, после этого падения цен на наши основные энергоносители "поползли" все наши показатели. Какие они? Это сокращение ВВП на 3,7 процента. На 7 декабря инфляция с начала года - 12,3 процента.

Я считаю важным это сказать, потому что наверняка будут и другие вопросы, связанные с перспективами развития, с сегодняшним состоянием. Для того чтобы все это понимать, нужно эти цифры знать и от этого отталкиваться.

Реальные располагаемые доходы населения сократились, инвестиции в основной капитал за десять месяцев текущего года сократились на 5,7 процента. Вместе с тем, и мы тоже об этом уже говорили, статистика показывает, что российская экономика кризис в целом миновала, пик, во всяком случае, кризиса - не кризис, а пик кризиса.

Со II квартала текущего года наблюдаются признаки стабилизации деловой активности. На основании чего мы делаем такой вывод? В сентябре - октябре прирост ВВП (уже прирост) составил соответственно 0,3-0,1 процента к предыдущему месяцу. Начиная с мая перестал сокращаться и объем выпуска промышленной продукции. В сентябре - октябре зафиксирован небольшой, но все-таки рост промышленного производства: 0,2-0,1 процента. Кстати говоря, на Дальнем Востоке зафиксирован рост промышленного производства - 3,1 процента.

Устойчивая ситуация наблюдается на рынке труда: уровень безработицы колеблется около 5,6 процента. Понимаем с вами, если вспомним 2008 год, что в целом это результат положительной работы правительства.

Сохраняется положительное сальдо торгового баланса. У нас общий объем товарооборота упал, а положительное сальдо сохраняется, причем на достаточно серьезной величине - 126,3 миллиарда долларов. Международные резервы составили 364,4 миллиарда, они немножко сократились, но все-таки это очень солидная величина.

Снизился внешний долг Российской Федерации на 13 процентов по сравнению с 2014 годом. Существенно сократился отток капитала. Более того, в III квартале текущего года отмечен чистый приток.

Что касается снижения долговой нагрузки, чрезвычайно важная вещь и важный положительный показатель. Это обратная сторона, связанная с так называемыми санкциями. Конечно, было бы хорошо, если бы мы имели выход на внешние рынки рефинансирования и все эти деньги оставались внутри экономики России, помогали развиваться, но, с другой стороны, перезакредитование тоже плохой признак.

Поэтому мы ведь что сделали - мы, несмотря на все ограничения, полностью исполнили все наши обязательства перед нашими партнерами, в том числе и перед международными кредитными организациями. Мы полностью все выплачиваем в срок и в полном объеме. И общий совокупный долг - это не госдолг, а общий совокупный долг, имея в виду и задолженность наших финансовых учреждений, и предприятий реального сектора экономики - сократился, и это в принципе положительная вещь.

День ответов

Несмотря на непростую финансово-экономическую ситуацию, мы продолжаем ответственную политику в области государственных финансов. За 11 месяцев текущего года доходы федерального бюджета составили 12,2 триллиона, расходы - 13,1 триллиона. Дефицит бюджета, как мы видим, - 957 миллиардов. Ожидаемый уровень дефицита бюджета по итогам текущего года - 2,8-2,9 процента ВВП. Это вполне удовлетворительный показатель для сегодняшней ситуации в экономике, более чем.

Чтобы обеспечить сбалансированность федерального бюджета, в текущем году мы задействовали Резервный фонд. При этом, и это тоже очень важно, суверенные фонды в целом сегодня находятся на хорошем уровне - 11,8 процента ВВП. Резервный фонд составил 3 триллиона 931 миллиард рублей, это 5,3 процента ВВП, а Фонд национального благосостояния - 4 триллиона 777 миллиардов рублей, это 6,5 процента ВВП.

Мы выполнили все свои социальные обязательства в текущем году, фиксируем естественный прирост населения. Это очень хороший показатель, говорит о настроении людей, о том, что у них есть возможность существенно планировать развитие семьи, меня это очень радует. Всего за время действия, скажем, программы материнского капитала средства уже получили 6,5 миллиона российских семей. Мы эту программу материнского капитала продолжили. Напомню, что в 2016 году размер материнского капитала останется на уровне 2015 года - 453 тысячи рублей.

В подавляющем большинстве регионов решены вопросы доступности дошкольного образования примерно на 97 с лишним процентов.

По прогнозу Росстата, ожидаемая продолжительность жизни по итогам года превысит 71 год.

Мы выполнили свои обязательства по индексированию пенсий по фактической инфляции 2014 года, страховые пенсии увеличены на 11,4 процента. С 1 апреля этого года на 10,3 процента повышены социальные пенсии.

Вы начали вопрос с того, что происходило в прошлом году и что мы ожидаем в ближайшее время, в следующем. Имея в виду эти стоимостные показатели по нашему экспорту приблизительно на сегодняшний день, во всяком случае, правительство рассчитывает выйти на рост экономики 0,7 процента в 2016 году, на 1,9 процента роста - в 2017-м, на 2,4 процента роста - в 2018 году.

Хочу обратить ваше внимание на то, что это все посчитано из расчета 50 долларов за баррель. Сейчас эта ставка ниже. Волатильность очень большая. Мы не будем спешить с пересчетами и с внесением корректив в бюджет, потому что это влечет за собой снижение объема финансирования и социалки, и реального сектора, но правительство, конечно, готовит сценарии на любой вариант развития событий. Это должно быть в руках правительства как инструмент, правительство должно быть готово к любому развитию ситуации.

О работе правительства

Вы знаете, за достаточно большой промежуток времени моей работы, наверное, можно было заметить, что я: очень бережно отношусь - а) - к людям; и б) считаю, что кадровая чехарда, как правило, конечно, не всегда кадровые перемены являются негативными, не нужна, она мешает. И если что-то у кого-то не получается, за что я тоже несу ответственность, я считаю, что здесь есть и моя вина. Поэтому никаких изменений, существенных во всяком случае, не предвидится.

Мы вместе с правительством думаем о том, как совершенствовать структуру. Это правда. Как сделать работу правительства более эффективной на наиболее чувствительных направлениях в экономике, в социальной сфере. Такие планы есть, но они не носят какого-то драматического характера, не связаны исключительно с персоналиями. Связано это с желанием совершенствовать работу этого важнейшего органа управления.

А что касается того, доволен или не доволен, в целом я считаю, что работа удовлетворительная. Конечно, можно и нужно работать лучше. Смотрите, в начале прошлого года был подготовлен и начал реализовываться антикризисный план, не помню, как он называется, но по сути антикризисный. Анализ всего того, что сделано, говорит о том, что 35 процентов - это больше трети - намеченных мероприятий в плане, к сожалению, пока не выполнены. И это говорит о том, что административных усилий, организаторских усилий по различным направлениям в различных министерствах, ведомствах, конечно, предпринято еще недостаточно, для того чтобы оперативно, своевременно и качественно реагировать на те вызовы, которые перед нами стоят. Но в целом, повторяю, стратегически правительство делает нужные шаги и действует эффективно.

О Центробанке и ключевой ставке

Естественно, это всех волнует. И конечно, всем хочется, чтобы ставка рефинансирования Центрального банка была пониже, а на нее, как известно, ориентируются и коммерческие банки при выдаче кредитов участникам экономической деятельности. Это, кстати говоря, не единственный фактор ставки в коммерческом секторе, но существенный, это правда.

Для начала я прямо отвечу на ваш вопрос. Я поддерживаю политику Центрального банка и правительства по обеспечению макроэкономической стабильности. Первое.

Второе. При всем желании понизить ставку это нельзя делать административным путем, надо исходить из реалий нашей экономики, из ее структуры. Конечно, я часто слышу: а вот там, где‑то за бугром, там другие ставки, они более низкие. Конечно, там более низкие ставки. Так они специально это делают. Но там проблемы другие, и структура экономики совсем другая. У нас угроза инфляции, а там проблемы, возможно, дефляции, когда производитель производит, а продать не может. Вот в этом проблема.

А у нас совсем другая проблема. И нам нужно, для того чтобы понизить ставку, не цыкать на Центральный банк, как это делали в советское время и в плановой экономике, а помогать Центральному банку и правительству подавлять инфляцию и снижать девальвационные риски и ожидания. Когда мы сможем сделать и то и другое, когда будем двигаться по этому пути, тогда естественным образом, рыночным, спокойно и будет снижаться ставка рефинансирования Центрального банка.

Там, где возможно поддержать реальный сектор экономики, Центральный банк и так это делает. Но нельзя его подталкивать к еще большим шагам по этому направлению, потому что одна из ключевых - не единственная, но одна из ключевых проблем борьбы с инфляцией может быть поставлена под вопрос: а что Центральный банк делает кроме того, что держит в работоспособном состоянии всю финансовую, банковскую систему страны? А мы можем утверждать, что так оно сегодня и есть. Что делает еще Центральный банк? Вместе с правительством работает, например, по так называемым программам проектного финансирования, когда через правительство проходят определенные проекты, и набор достаточно большой, счет идет на десятки миллиардов долларов, уже, по‑моему, 250, потом 500 миллиардов, по разным программам. И по этим программам банк предоставляет фондирование нашим коммерческим финансовым учреждениям для последующего финансирования этих конкретных программ. Это касается новых инвестпроектов, банк тоже принимает в них участие. Целый набор инструментов банк использует. Считаю, что этого пока достаточно.

Об отношениях с Турцией

Мы считаем, что действия турецких властей (это в отношении нашего самолета, который они сбили) - это не дружественный, а враждебный акт: сбили военный самолет, у нас люди погибли.

Что нас особенно возмутило? Если бы это был несчастный случай, как мы потом слышали, турецкие власти вроде бы даже не знали, что это российский самолет. Тогда что делают в этих случаях? Люди же погибли. Сразу снимают трубку и объясняются друг с другом. Вместо этого сразу побежали в Брюссель кричать: "Караул, нас обижают". Кто вас обижает? Мы кого-то трогали там? Нет. Начали прикрываться НАТО. А это нужно для НАТО? Вроде бы выяснилось, что тоже нет.

Теперь что самое главное? Я хочу, чтобы и вы это поняли, и у нас люди услышали, и в Турции тоже услышали. Что нас, кроме того, что трагедия произошла, гибель людей, что нас задело, понимаете? Ведь мы же не отказывались от сотрудничества.

Я в последний раз был в Анталье, мы разговаривали со всем руководством Турции. И турецкие коллеги поставили перед нами очень чувствительные вопросы и попросили о поддержке. Несмотря на то что у нас сейчас испортились отношения (я не буду говорить, о чем шла речь, это совсем не мой стиль), но поверьте мне, перед нами были поставлены очень чувствительные для Турции вопросы, не вписывающиеся в контекст международного права по тем решениям, которые турецкой стороной предлагались.

Представляете, мы сказали: "Да, понимаем и готовы вам помочь". Понимаете, про так называемых туркоманов я слыхом не слыхивал. Я знаю, что туркмены живут, наши родные туркмены, в Туркменистане, а здесь не понять ничего… Нам никто ничего не говорил. Но если мы показали, что мы готовы сотрудничать по очень чувствительным для Турции вопросам, неужели трудно было предварительно снять трубку или по имеющимся каналам сотрудничества между военными сказать: знаете, там мы разговаривали, а по этому участку границы не разговаривали, но здесь тоже есть наши интересы. Имейте в виду: просим то-то, или - не наносите удар. Никто же даже не сказал ничего!

Притом что мы проявили готовность сотрудничать с Турцией по самым чувствительным для нее вопросам. Зачем надо было это делать? Я не понимаю, зачем? А чего добились? Они что, думали, что мы оттуда убежим, что ли? Нет, конечно, Россия - не та страна! Мы свое присутствие увеличили, количество боевой авиации увеличено. Там не было российской системы ПВО, теперь "С-400" там стоит. Мы приводим в нормативное состояние систему ПВО Сирии, отремонтировали уже ранее поставленные системы ПВО "Бук", весьма эффективные. Если раньше Турция там еще летала и постоянно нарушала воздушное пространство Сирии, теперь пускай полетают! Зачем?

Вы спросили: "Может быть, там третья страна какая-то есть?". Я намек ваш понимаю. Мы этого не знаем. Но если кто-то в турецком руководстве решил лизнуть американцев в одно место, не знаю, правильно они поступили или нет. Во-первых, не знаю, нужно это американцам или нет. Можно себе представить, что на каком-то уровне были договоренности о том, что мы здесь "навернем" российский самолет, а вы закройте глаза, что мы зайдем, так скажем, на территорию Ирака и оккупируем часть Ирака. Я не знаю, может быть, такой размен и был, нам это неизвестно. В любом случае они всех поставили в очень трудное положение. И, на мой взгляд, я вот так смотрю, анализирую все, что там происходило и происходит, мне кажется, вообще ИГИЛ - это уже второстепенная вещь. Я скажу сейчас о своих собственных наблюдениях.

В свое время зашли в Ирак, разрушили страну (хорошо или плохо - не важно), возник вакуум. Потом возникли элементы, связанные с торговлей нефтью. И эта ситуация складывалась годами. Ведь там создан бизнес, контрабанда в огромных, промышленных масштабах. Потом, для того чтобы защищать эту контрабанду и незаконный экспорт, нужна была военная сила. И очень хорошо использовать исламский фактор, привлекать туда пушечное мясо под исламскими лозунгами, которые на самом деле просто исполняют игру, связанную с экономическими интересами. Их туда начали зазывать. Вот так, на мой взгляд, в конечном итоге и возник ИГИЛ.

Теперь нужно обеспечить пути доставки. Мы начали наносить удары по конвоям. Теперь мы видим, что они дробятся, в ночное время передвигаются по пять, по шесть, по десять, по пятнадцать машин. Но другой поток, основной, начал уходить в Ирак и идти через Ирак, через иракский Курдистан. Но там в одном месте - я попрошу минобороны, чтобы они показали, - мы обнаружили 11 тысяч бензовозов, 11 тысяч в одном месте, понимаете, просто ужас какой-то.

Поэтому есть ли там третья сторона, я не знаю, вполне вероятен такой сценарий, что, может быть, ни с кем не согласовывали, но сегодняшние турецкие власти постоянно критикуют, так, издалека, за исламизацию страны. Я сейчас не говорю, плохо это или хорошо, но допускаю, что действующее руководство Турции решило показать и американцам, и европейцам: да, мы исламизируем страну, но мы такие современные исламисты, цивилизованные. Говорил же когда-то Рейган про Самосу: Самоса, конечно, негодяй, но он наш негодяй; имейте в виду, мы исламисты, но мы свои, ваши исламисты.

Может быть, и есть такой подтекст, но ничего хорошего из того, что произошло, не получилось. И цели, даже если были какие-то цели, не только не достигнуты, а наоборот, я имею в виду турецкие цели, наоборот - ситуацию только усугубили.

Теперь по поводу наших тюркоязычных народов. Конечно, нужно продолжать свои контакты с близкими нам этнически, я говорю нам, потому что тюркоязычные народы России - это часть России, и в этом смысле и турецкий народ, о котором я говорил в Послании как о дружественном нам народе, и другие тюркоязычные народы, они как были нашими партнерами и друзьями, так и остаются. И мы, конечно, будем и должны продолжать с ними контакт.

С действующим турецким руководством, как показала практика, нам сложно договориться или практически невозможно. Даже там и тогда, где и когда мы говорим "да, мы согласны", они сбоку или в спину наносят нам удары, причем по непонятным абсолютно причинам.

Поэтому на межгосударственном уровне я не вижу перспектив наладить отношения с турецким руководством, а на гуманитарном - конечно. Хотя и здесь есть проблемы. Думаю, что и здесь нынешнее турецкое руководство добилось того, чего даже, наверное, и не ожидало. Мы вынуждены будем принимать определенные ограничительные меры в экономике и по некоторым другим линиям, например, это связано с туризмом.

Та ползучая исламизация, от которой бы Ататюрк, наверное, уже в гробу перевернулся, понимаете, на нас отражается. Мы видим, фиксируем, что в Турции находятся боевики - выходцы, допустим, с Северного Кавказа. Мы много раз говорили нашим партнерам: "Но мы же так не делаем в отношении Турции". Нет, они все равно там сидят, лечатся, их охраняют. Потом они, используя безвизовый въезд, въезжают по турецким паспортам и растворяются, а мы должны вылавливать их потом либо на Кавказе, либо в наших городах-миллионниках. Поэтому это уже мы точно должны будем сделать, так же как предпринять некоторые другие шаги, обеспечивающие нашу национальную безопасность.

Об отношениях с Украиной

1 января, к сожалению для нас, мы прогнозируем ухудшение наших экономических отношений, потому что мы вынуждены принять решение о том, что не будем с Украиной с 1 января работать как с членом зоны свободной торговли СНГ. Мне руководители Евросоюза предлагали и просили не исключать Украину из зоны свободной торговли и не лишать ее преференций в торговле с Россией в надежде на то, что мы будем в трехстороннем формате, Россия - ЕС - Украина, в течение года вести переговоры и внесем какие‑то изменения в разных формах.

Если не менять само соглашение между Украиной и Россией по присоединению к ассоциации с Евросоюзом, то внесем туда какие‑то корректировки с помощью дополнительных протоколов, которые снимают наши озабоченности и гарантируют наши экономические интересы. Мы до июля сто раз просили с нами встретиться в трехстороннем формате. Только в июле начались контакты, понимаете? Они фактически ни к чему не привели.

Вот только что мы в Париже опять встречались и с канцлером ФРГ, и с председателем Еврокомиссии. Прислали нам бумагу. Воспользовались такой солидной аудиторией. Просто скажу, о чем речь идет. Мы стремились сохранить наши экономические отношения с Украиной. Но ведь Украина является членом зоны свободной торговли. Там есть взаимные преференции, нулевые тарифы. Украина пользуется и использовала в экономических отношениях с Россией и с другими странами СНГ, скажем, ГОСТы, техническое регулирование, таможенные правила, которые достались нам еще из прошлого и которые мы вместе постепенно меняем. Украина в одностороннем порядке выходит как бы из этого режима и присоединяется ко всем европейским правилам. Там, например, написано, что все товары на украинском рынке должны быть подчинены техническим стандартам и техническим нормам регулирования Евросоюза. Но наши товары пока не отвечают этим требованиям, поймите вы нас.

Значит, вы выбрасываете наши товары со своего рынка? Прописали, услышали - Украина имеет право на какое‑то время оставлять и то, и другое. То есть она не обязана, а имеет право. То есть будет она это делать или не будет, непонятно. А для этого, чтобы все это определить, может быть создана подкомиссия, а может и не быть создана. А от нас требуют, прямо записано: Россия оставляет все преференции. Так не делается.

Дальше. Вообще здесь не надо быть специалистом, написано, что Россия берет на себя обязательства привести в соответствие с нормами Евросоюза наши таможенные стандарты в СНГ.

Я им в Париже сказал: вы вообще взрослые люди или нет? Мы на троих‑то (Россия, Белоруссия и Казахстан) спорили годами по этим таможенным тарифам, а вы хотите, чтобы мы, потому что Украина присоединилась к этому соглашению с Евросоюзом, изменили все таможенное регулирование в СНГ. Это просто несправедливое требование. Невозможно это сделать за один год.

Теперь написано, что мы обязаны перейти на фактические фитосанитарные нормы Евросоюза. Но Украина готова, а с нами‑то никто переговоров не вел. Прямо прописано, что Россия берет на себя обязательства. С какой стати‑то? Может быть, мы и "за", но это требует времени. Поймите же вы, в конце концов, это требует времени и капиталовложений. Речь идет о десятках, сотнях миллиардов долларов. И время нужно.

Мне, кстати, в Париже сказали: "Но наши стандарты лучше. Может быть, вам лучше переходить на наши стандарты?" Да, это правда, и мы хотим, но деньги нужны, инвестиции нужны. А нам еще и перекрыли внешнее финансирование. Вы же понимаете, что это невозможно сделать, зачем вы все это пишете? Они говорят: "А мы пока не читали то, что там написано". Слушайте, вы не читали, а нам прислали эту официальную бумагу. Нам с этим соглашаться?

Теперь по поводу того, что мы будем делать. Мы не собираемся вводить в отношении Украины какие бы то ни было санкции, я хочу, чтобы это было услышано. Мы просто переходим на режим более благоприятствуемой нации в торговле. То есть Украина не может быть поставлена в условия худшие, чем любые другие наши партнеры вовне. Но, конечно, никакими льготами и преференциями Украина в торговле с Россией с 1 января 2016 года пользоваться не будет.

Что это означает на практике? На практике означает, что сегодня нулевые тарифы в торговле между Россией и Украиной, а так средневзвешенный тариф будет шесть процентов. Где‑то три, где‑то восемь, где‑то десять процентов. Но это не наш выбор. Мы всячески боролись за то, чтобы этого не произошло. Но нас не захотели услышать. Причем так, в одностороннем порядке и в таком стиле, как я вам сейчас рассказал. Но будем работать и в тех условиях, которые складываются.

Теперь по поводу всяких наступлений. Вы знаете, я вам искренне говорю: мы не заинтересованы в обострении конфликта. Наоборот, мы заинтересованы в том, чтобы этот конфликт как можно быстрее был разрешен, но только не способом физической ликвидации людей на юго-востоке Украины. Кстати говоря, посмотрите на результаты муниципальных выборов и посмотрите, как проголосовал юго-восток Украины. Там везде, по‑моему, в девяти или десяти регионах, везде оппозиционный блок занял первое-второе место. А на тех территориях Донбасса и Луганской области, которые контролируются украинскими властями, 43 с лишним процента проголосовали за оппозиционный блок. Киевские власти этого не видят? Не хотят учитывать настроения и ожидания своего собственного народа? Мы очень рассчитываем на то, что у нас будет открытый, честный диалог.

По поводу Минских соглашений. Мы сто раз уже слышали, что надо, чтобы Россия исполнила Минские соглашения. Так мы хотим этого! Возьмите, посмотрите, что написано. Первое. Внести изменения в Конституцию и согласовать это с Донбассом на постоянной основе. Внесли? Вроде бы внесли в переходные положения. А что там написано, что туда внесли? Закон об особом статусе управления инкорпорировали в переходные положения. "На постоянной основе, - я спрашиваю всех моих коллег, - на постоянной?" Все говорят: "На постоянной, на постоянной". Я говорю: "А вы знаете, что этот закон на три года всего принят? Год прошел". Они все: "Да?" Я говорю: "Да". - "Петр Алексеевич, да?" Он говорит: "Да". Правда, честное слово, это прямая речь почти. Все говорят: "Знаете, он должен сделать это на постоянной основе". Я говорю: "Должен - пусть делает".

Теперь вот этот самый закон об особом статусе. Он принят Радой? Принят. В Минских соглашениях написано: "Через 30 суток ввести в действие, принять постановление Рады". Приняли? Приняли. Но как приняли? Приняли еще к самому закону, по‑моему, статью 10, в которой написано, что он будет реально применяться только после проведения выборов, то есть опять отложили. Я говорю: "Слушайте, но здесь же написано, чтобы он действовал". - "Нет, так не написано. Написано: принять постановление Рады. Мы приняли, все". Но это же манипуляция.

Если мы хотим реально решить проблему, давайте перестанем этим заниматься, давайте вместе будем над этим работать. И мы готовы уговаривать, готовы приводить аргументы людям на юго-востоке страны, чтобы был найден какой‑то компромисс. Мы к этому готовы и этого хотим, нужно, чтобы этого захотели наши партнеры в Киеве.

О базе в Латакии

Вы знаете, у нас тоже разные подходы есть к этому. Кто‑то считает в Европе, в Штатах, мы много раз слышали уже об этом: ваши интересы там будут учтены; хотите - [военная] база ваша там останется. Да я вообще не знаю, нам нужна там база или нет? Ведь что такое база? База - это достаточно существенная инфраструктура, туда деньги надо вкладывать.

Ведь сегодня как обстоит дело? Там есть наша авиация, есть временные модули для питания, для отдыха. Мы это собрали за два дня, погрузили в [транспортные самолеты] "Антеи", и все, и уже на своих аэродромах. А база - это совсем другая история.

Некоторые считают - и у нас некоторые считают: да, там нужно иметь базу. У меня нет такой уверенности еще и почему? Я разговаривал с европейскими коллегами, они мне говорят: а, знаем, наверно, вынашиваешь такие мысли. Я спрашиваю: зачем? Отвечают: чтобы здесь держать все под контролем. А зачем нам там держать все под контролем? Это вопрос такой очень серьезный.

Мы же показали, что вот у нас не было, по сути, ракет средней дальности, мы все уничтожили, потому что они у нас были только на земле. И американцы уничтожили то, что было на земле, - "Першинги", но на море "Томагавки" и на авиационных носителях, на самолетах, оставили. У нас [таких ракет] не было, теперь есть: 1500 километров - морская ракета "Калибр", вторая Х-101 на самолетах - 4500 километров.

Зачем нам там база? Если кого‑то надо достать, мы и так достанем.

Может быть, и есть какой‑то смысл в чем‑то, но это еще бабушка надвое сказала, надо подумать. Пункт базирования, может быть, какой‑то временный - возможно, но пускать там корни, забираться в эту ситуацию, на мой взгляд, нет острой необходимости, мы подумаем.